МЦЕНСКАЯ ЦЕНТРАЛЬНАЯ ГОРОДСКАЯ БИБЛИОТЕКА

Интернет представительство библиотеки имени И.А. Новикова

Сказание о белом полковнике

Тип статьи:
Авторская
Автор:
Иван Александров. ГАЗЕТА Мценский край 12 марта 2003г

Памяти Георгия Маркина

Поезжай-ка в Алябьево да получи мои деньжата, — попросила мать. — Одни мы задержались.

Мне повезло: подвернулся попутный трактор с тележкой — подбросил до самой конторы совхоза.

Денег в кассе не оказалось. Шуметь было бесполезно. Обращаюсь к главному бухгалтеру. Объясняю, в чем дело:

— Понимаете, не так-то просто добраться от Гудиловки до Алябьево!

Молодая симпатичная женщина недовольно посмотрела.

— Ну что я могу поделать? — развела она руками. — Загляните через неделю. Я наклонился к ней и тихо сказал:

— Елена Петровна, Георгий Кузьмич не одобрил бы ваш поступок, тем более что речь идет о его близкой родственнице, которой пошел уже девятый десяток...

Женщина вздрогнула от неожиданности, задумалась на мгновение и виновато призналась:

— Я его не застала, его уже не было в живых, когда я вошла в их семью, но слышала от многих, что был он человек строгий и справедливый. Мне неловко слышать ваш упрек. Подождите минуту. Попробую занять у кого-нибудь, — пообещала она и вышла в коридор. Слава Богу, все уладилось, на душе стало легче. Я возвращался домой, и раздумывал: «А память-то о Кузьмиче еще живет в Алябьево. При одном упоминании его имени люди становятся добрее.

Мать обрадовалась, что я не проездил впустую.

— Чуть дело не сорвалось, — говорю ей. — Да выручила одна добрая душа. Не догадаешься, кто? Невестка Маркина, жена его младшего сына Виктора. Ты его не знаешь, а самого-то Маркина должна помнить!...

— Селькора-то? — навострилась мать. — Как не помнить? До сих пор стоит перед глазами. Приземистый, шустрый, насмешливый. Насквозь человека просвечивал. Спуску не давал ворам, пьяницам, бездельникам. Возьмет и пропечатает в газете — сраму на всю округу! — покачала мать головой. — Я его еще по Большому Теплому помню. Часто бегала туда к тетке Матрене. Они дружно с дядей Петей жили. Да Маркин много им крови попортил...

— Это как же? — удивляюсь.

— Очень просто! — досадует мать. — Была у них одна единственная дочка — Акулька. Смышленая, красавица, кровь с молоком. Родители души в ней не чаяли. Был у нее жених. Свой, деревенский. Статный, смирный, кучерявый. Иваном звали. В зятья его прочили. Уже о свадьбе поговаривали.

Откуда ни возьмись — появился в Теплом этот самый Маркин. Грамотей. Партийный. Говорун. Сначала избачом был. Потом доверили мельницей командовать. Приглянулась ему Акулька. Приворожил ее. Бросила она своего жениха и привязалась к этому. Тетка Матрена лишилась сна и покоя. Даже одежку и обувку спрятала в чулан. «Чтоб ноги твоей на пороге не было!» — разобиделась на дочь. Никакие угрозы не помогли. Молодые посидели за веселым дружеским столом, да и поселились в комнатушке, что была при мельнице.

Остались родители одни куковать. Вот и бегала я к ним в Теплое. Случалось — по неделе жила. Помогала по хозяйству: корову и овец в стадо гоняла, грядки тяпала и полола… Дома было голодно, а тут хоть вдоволь наешься. Да и поношенные Акулькины платья, туфельки, сапожки мне доставались, — с горечью и радостью вспомнила мать. — Отходчиво материнское сердце. Тетка Матрена недолго злилась. Напечет всяких ватрушек, скажет: «Отнеси этой непутевой… Да приглядись, как они там...» Я охотно бегала на мельницу. Акулька всегда радовалась моему появлению, Егорка тоже приветливо улыбался. Чувствуя свою вину перед матерью, Акулька не подавала виду, что обижается на нее. Насыпет муки — чистой, мягкой, еще теплой. «Передай, — скажет, — нашим. Пусть мать блинов напечет. Батя любит...»

Я тоже стала взрослая. Собралась замуж. Тетка Матрена пожаловала на свадьбу, известила: «Акулька-то нам уже внука преподнесла. Володькой назвали...» Было это пе-ред самыми колхозами. А через год ты появился, а у нее — внучка Валя… Дети у Маркиных сыпались как горох. Всех не помню и не знаю. А вот Володька и Толька, когда бывали в нашем колхозе, всегда забегали — передавали привет от матери. — Никак не пойму, чем все-таки околдовал этот самый Егорка своенравную маменькину дочку? — допытывался я.

— Чем-чем? — досадовала мать на мою недогадливость. — Видать, культурным обхождением, да словами ласковыми, да надежностью.

— Теперь понятно, — сдался я, а про себя подумал: «Вот что значит сила слова, его власть и завлекательность!»

Увидев, что мать о чем-то увлеченно рассказывает мне, подошел сосед.

— О чем это вы так долго балакаете? — заулыбался он.

-Да вот Анна Емельяновна вспоминает, как Маркин околдовал когда-то ее двоюродную сестричку и умыкнул из родительского дома, — объяснил Николаю Акимовичу. В свое время тракторист Лучкин был известен на всю округу. Ему приходилось часто бывать по работе в Алябьевской МТС.

-Э, Маркина я знаю давно. Не раз видел и слышал. Ну и крючок был. Ко всему цеплялся. Помню случай. Привезли в мастерскую МТС разобранный трактор. А Кузьмич жил рядом. Подошел, покосился, побурчал недовольно. «Знай, завтра пропесочит!» — заметил кто-то из ребят. — Как в воду глядел! Утром в стенгазете появилась карикатура. А Кузьмич не только на язык был остер, но и здорово малевать умел. Картинка была шибко смешной, ехидной. На тракторных санях валялись разбросанные железяки. Рядом бил копытами разъяренный бык и бодал их рогами. А возле него метался бригадир с дубинкой и угрожающе кричал: «Ты что, злодей, натворил? Зачем раскурочил трактор? Вот возьму да оштрафую или под нож пущу!»

А дело в том, что трактор-то надо было пригнать на буксире целым, а не в разобранном виде. Это считалось позором для всей бригады!

— Здорово Кузьмич вас подкузьмил! — развеселился я.

В общем, подумал я, свой селькоровский зуд Георгий Кузьмич в первую очередь проявлял в «молнии», «боевом листке», в стенгазете. А тем временем готовил материал в газету или в журнал.

Первая моя встреча с Маркиным произошла совершенно неожиданно. Зимой 1958 года, после окончания службы, я поселился во Мценске у родственников. Однажды прихожу из школы, вижу незнакомого мужчину.

— Знакомься: Георгий Кузьмич Маркин, наш родственник, известный селькор! — с явной гордостью произнес дядя Коля.

Дядя Коля, ломаный-переломанный на войне и в шахтах, был большой говорун и фантазер. Недаром у него было прозвище — Разговоров. После рюмки-другой он обычно садился на заезженного конька, принимался вспоминать и разукрашивать свою родословную. Так было и в этот раз.

-Афоничевы всегда были на слуху и на виду, — утверждал он, обращаясь ко мне. — На них можно положиться. Не зря вот Кузьмич породнился с нами! — то ли в шутку то ли всерьез заключил Николай Алексеевич. — Только зря он переименовал Акульку в Аленку. Георгий Кузьмич засмущался и стал оправдываться:

-Все случайно вышло. Я ее ласково звал Лина да Лина, а соседи по целине стали величать Лена. Так и присохло новое имя.

-Это как же вас занесло в Сибирь? — поинтересовался я, сам недавно работавший на Алтае. — Да просто — была вербовка, -пояснил он. — Сговорились со своими знакомыми, да и махнули в дальние края. Из Кислин тоже было две семьи: Захароввы и Федоновы, — поведал он. — Правда, жизнь оказалась далеко не райской. Нас разбросали по разным местам: кого в Томскую область, кого — в Тюменскую. Мы попали в Некрасовку — большая такая деревня. Мужчины были на войне. Рабочих рук не хватало. Позарез нужны были специалисты. Мне пришлось работать и учителем истории в школе, и литсотрудником в газете. И председателем сельсовета быть, и колхозом руководить. Люди трудились до упаду, день и ночь, впроголодь. Взял да выдал по сто граммов зерна на трудодень. Меня арестовали и запрятали в каталажку. Люди прослышали, спешно снарядили полсотни подвод и по зане¬сенной снегом дороге помчались в район, осадили райком партии, исполком, милицию. А сибиряки, знаете, народ крутой. С ними шутки плохи. Меня выпустили, но строгача все-таки влепили...

С незапамятных времен Георгий Кузьмич сотрудничал и дружил со своей районкой. Его считали здесь своим человеком, незаменимым и обязательным. Алексей Стефаров в содержательной статье «В первые годы оттепели» за 10 января 2003 года вспоминает, что в кон¬це 50-х годов на страницах «Мценской правды» была сильно развита критика, что появление фельетона превращалось в сенсацию.

Виктор Портнов подтверждает, что Маркин часто забегал в редакцию.

— Георгий Кузьмич, — вспоминает Виктор Васильевич, — отличался журналистской оперативностью и хваткой. Давал газете живой, злободневный, качественный материал: информации, статьи, фельетоны. Раньше фельетон был на вес золота: вызывал жгучий интерес и бурную реакцию. Если виновник отмалчивался, не сообщал в редакцию, какие меры приняты, его вызывали на ковер в райком партии и усердно песочили.

Листаю подшивку «Ленинского пути» за 1962 и 1963 годы, внимательно читаю заметки, статьи, фельетоны Георгия Маркина, дивлюсь тематическому разнообразию, четкости построения сюжета и фразы, простоте, ясности и краткости изложения мыслей. Зримо вырисовывается профессиональный почерк газетчика, своеобразная манера письма. Интересны и поучительны фельетоны «Строгий дядя» за 27 апреля 1962 года и «Крутые характеры» за 16 сентября этого же года.

Среди маркинских статей и фельетонов отдельным островком возвышается очерк «Белый половичок», опубликованный 3 марта 1963 года в «Литературной странице». Незамысловатый сюжет взят из самой алябьевской жизни, а потому интересен и трогателен. У Марии Андреевны — незаметная должность: уборщица она. Пятнадцать лет метет и моет, чистит и скоблит. В общем, наводит порядок в общежитии МТС и в душах людей. Общежитие не узнать: чисто, тепло, уютно. На кроватях — белые простыни, мягкие одеяла, пуховые подушки. На окнах — цветы, шторы, солнечные зайчики. На полу — возле порога — разостлан чистый половичок — небывалая редкость.

На улице — осень, слякоть, грязь. Завхоз давно не заглядывал сюда. Вспомнил и заявился. Переступил порог, хотел топнуть, чтобы отряхнуть грязь. Глядь, а под ногами — белый половичок.

— А куда общежитие перевели? — сконфузился он.

— Заглядывайте почаще, — зау¬лыбалась Мария Андреевна, — тогда и узнаете.

Концовка очерка вызывает добрую улыбку. Вероятно, для Георгия Кузьмича это был не обычный половичок, а особенный, знаковый, поскольку являлся для него воплощением порядка в человеческом общежитии, символом светлых помыслов и душевной чистоты. На фоне этого белого половичка отчетливей выделялась житейская грязь и темные пятна на совести людей.

Георгий Кузьмич искренне дорожил и затаенно гордился званием селькора. Не случайно под своими газетными материалами он обычно подписывался просто и скромно: «Г. Маркин, селькор».

К сожалению, не сохранился архив селькора: его переписка, вырезки из газет и журналов, где он печатался в разное время. Многое забылось и выветрилось из памяти. Звоню в Алябьево своей троюродной ровеснице, чтобы уточнить отдельные факты из жизни Георгия Кузьмича.

— Отец был ярый коммунист, — то ли с гордостью, то ли с горечью призналась Валентина Георгиевна. -Он ревностно выполнял любое партийное поручение и задание. Я знаю, — соглашаюсь с ней. -У меня хранится фотография: на ней запечатлена группа старых коммунистов, работавших во Мценске и районе с 1917 по 1929 год. Во втором ряду — слева — Георгий Кузьмич.

— По своей натуре отец был человек практичный и романтичный, непоседливый и рисковый, — считает Валентина Георгиевна. — Перед самой войной наша семья завербовалась в Сибирь, — поведала она.

Валентина Георгиевна подтвердила, что и здесь ее отцу доверяли ответственные посты и должности. Любое дело он старался выполнять на совесть. Работал одержимо и безвылазно, даже обеды приходилось носить на службу.

Маркины не ожидали, что война отхватит их в Сибири. Они тосковали по родным местам и близким людям. Первый салют, возвестивший об освобождении Орла и Белгорода, позвал их на родину. Добираться до дома пришлось с великими трудностями, пересаживаясь из одного товарняка в другой.

Во Мценске их ждала зима. Разместились в Доме крестьянина. Пришла недобрая весть, что бабушка Матрена полоскала на речке белье, оступилась в полынью, простудилась и схватила воспаление легких. Дочь бросила все дела и заспешила пешком в Теплое. Выходя по косой дороге на горку, увидела толпу, а на санях гроб в еловых ветках. Она припала к нему и запричитала: «Прости меня, грешную...»

Вскоре Маркина направили парторгом в Алябьевскую МТС. Он вернулся в родную стихию, где пережил и смерть Сталина, и хрущевскую оттепель, и брежневский штиль. Менялись времена, житейские ветры, названия районки — неизменной оставалась неугомонная, мятежная, романтическая душа селькора, его взгляды и убеждения. Георгий Кузьмич прожил долгую, трудную, цельную жизнь, полную тревог и приключений. Преданной, заботливой, терпеливой спутницей, делившей с ним все радости и печали, оказалась та самая Акулька Гурова из Большого Теплого, которую он приворожил в далекой молодости и которая ради него бросила родительский дом, а позже превратилась в Елену Петровну Маркину и подарила ему восемь детей и чертову дюжину внуков. Слава Богу, что Георгий Кузь¬мич не дожил до того черного дня, когда перевертыши втоптали в грязь и его белый половичок, и его Красное Знамя.

Иван Александров.

ГАЗЕТА Мценский край 12 марта 2003г

Нет комментариев. Ваш будет первым!
ru en de fr pt es it zh ar nl sv
Используя этот сайт, вы соглашаетесь с тем, что мы используем файлы cookie.